Дорогие радиослушатели, сегодня гость нашей передачи - видный иранист, кандидат экономических наук, преподаватель с 33-хлетним стажем Георгий Петрович Ежов. С 1977 по 1981 год, как раз в период Исламской революции, ему довелось работать в Советском посольстве в Иране. И уже в те далекие годы Георгий Ежов был опытным специалистом, прекрасно знающим персидский язык: его первая служебная командировка в Иран, также длящаяся 4 года, пришлась еще на начало 50-х годов прошлого века. Тогда молодой выпускник Института восточных языков был направлен в Иран в качестве переводчика Русско-Иранского Банка. В настоящее время Георгий Петрович является доцентом института стран Азии и Африки МГУ, он автор более ста научных статей и нескольких монографий по экономике Ирана и Афганистана. И сегодня он готов поделиться с нашими слушателями воспоминаниями о своей работе в период Исламской революции в Иране.

ЕЖОВ. Я был экспертом в аппарате экономического советника посольства. В мои обязанности входило изучение экономики Ирана и работа над советско-иранским экономическим техническим сотрудничеством.

Мы в Иране не так много строили, как другие страны – наша помощь в то время была всего 1,5-2% от всей иностранной помощи, которую Иран получал. Но наши объекты имели важное значение – мы строили элеваторы для хранения хлеба, мы строили техникумы для обучения молодежи, мы построили первый металлургический завод с домной, который стал выпускать чугун, сталь и прокат для Ирана. Это был большой шаг вперед, потому что до этого в Иране таких заводов не было.

Кстати, это было единственное предприятие, которое не бастовало весь период подготовки революции – то есть в 78-м - начале 79 года. Ведь забастовки были по шесть, по 8 месяцев. А металлургию нельзя было остановить, потому что домну нельзя остановить – ее можно только разрушить.

Когда забастовки угольщиков и на железно-рудной базе привели к тому, что у нас оставался очень маленький запас руды и угля, мы связались с комитетом Имама. Пришел мулла довольно молодой, в золотых очках, и спросил, что нам нужно. Мы ему объяснили, что вот у нас в Исфагане есть домна, а запас угля и железной руды на 5 дней. Если запасы кончатся, домна встанет и ее придется взрывать и строить новую. Он сказал: «Мы доложим». Через 2 дня нам позвонили и сказали, что доложили Имаму. Еще через 2 дня появилось в газетах сообщение, что угольщики прекратили забастовку и стали возить уголь с севера в Исфаган. Это 78 год, перед революцией. Таким образом, Исфаганский металлургический комбинат был единственным в Иране предприятием, которое не бастовало ни одного дня за весь период подготовки революции. Но поскольку рабочие требовали, чтобы были выступления против шахской власти и американцев, то делали так: когда смена отработает, она шла бастовать. В это время приходила другая смена.

А в Араке у нас был машиностроительный завод, то там забастовка была 8 месяцев.

Иностранные специалисты стали уезжать. Канады, французы – ехали через север на Баку. А из Баку разлетались по Европе. Американцы вывозили своих сами. Аэродром тоже бастовал. Они сами отправляли самолеты. Грузовые самолеты – не пассажирские. Человеку давали право взять два чемодана и вывозили в соседнюю страну – в Ирак, Эмираты, Турцию. Их там было около 60 тысяч американцев. Остались мы. Мы успели вывезти 2 тысячи человек из 3 с половиной. А полторы тысячи у нас остались. Но положение было очень серьезное – никто не знал, что будет дальше.

Когда стали расстреливать людей, массовые расстрелы были, то на каждый 40-вой день были поминки – люди опять собирались в мечеть, опять выходили наэлектризованные, кричали «Долой шаха и американцев!» и их опять стреляли. И вот эти сороковины у меня были отмечены вперед по календарю, и мы знали, что в этот день не надо выходить на улицу. Если кому нужны продукты, запасались заранее, у всех посольских работников был сухой паек на неделю, который можно было хранить в холодильнике.

Холодильники, конечно, были, но стали выключать свет - районами на день. Нехватка была газа, потому что бастовали нефтяники. Газ мы включали только, когда надо было приготовить обед. Не работала система обогрева – мы с женой просыпались, у нас в спальне было 4 градуса, на улице - примерно то же самое. Голову высунешь из-под одеяла – уши мерзнут. На работе то же самое. Но зима в Иране, слава Богу, быстро проходит. Поэтому как-то пожили. Стали давать карточки – на 47 видов продуктов. Я отдавал их нашему шоферу – у него было много детей.

В то время Советский Союз оказывал Ирану техническую и экономическую помощь на 56 объектах. А связи с ними не было. И вот когда начался отток иностранцев, мы были в тяжелом положении. Потому что надо было собирать со всей страны специалистов в Тегеран и эвакуировать на север. А не было бензина. Телефоны не работали. В Москву позвонить было нельзя. Междугородняя связь была только с Парижем, потому что там сидел Имам. Его телефонные сообщения записывали на пленку. В Тегеране было много музыкальных магазинчиков мелких. И у всех оборудование было. Там переписывали указания Имама на кассеты, и эти кассеты разлетались по стране. И то, что вчера имам говорил в Париже, уже было известно по всему Ирану. Листовки потом печатали на основании этих указаний. Когда бастовали нефтяники, власть не могла с ними справиться. У меня есть листовка, где от имени Имама было написано: «Обойдите все семьи бастующих, узнайте, не нужно ли чего. Если нужно помочь, помогите из моих денег, чтобы они не беспокоились». Ведь когда муж не работает, семья сидит голодная. И в листовке по-персидски было написано: «Ба поште гарм» - «чтобы тыл был обеспечен». Видимо, те деньги, которые поступали из мусульманского налога, отдавали бастующим. И шах ничего не мог сделать.

Но еще одна большая трудность с эвакуацией наших специалистов – не во всех группах были переводчики. Если их посадить на автобус и везти в Тегеран через всю страну, то машину остановят и спросят: ребята, вы за кого? И вот тут надо было не ошибиться. Тоже было опасно.

КОРР. Вы сказали, что Советский Союз оказывал помощь Ирану на 56 различных объектах. Это была помощь развивающейся стране или сотрудничество на взаимовыгодной основе?

- Иран ведь страна платежеспособная. И всегда был платежеспособным. Они платили компенсацию за работу наших специалистов, закупали технику, оплачивали проектирование. Единственное, что это было в кредит. Т.е. расплачивались не сразу, а через какой-то период. Кредиты у них были по 8-12 лет, насколько я помню. А мы на эти деньги закупали у них товары - цинковую и свинцовую руду, сухофрукты и так далее.

Всё-таки это была соседняя страна. С соседями надо дружить. И Иран был вторым государством, которое мы признали после своей революции и заключили с ним один из первых договоров о дружбе и взаимопомощи. Это было чистое сотрудничество на взаимовыгодных условиях.

КОРР. По Вашим ощущениям, как во время революции в Иране относились к Советскому Союзу?

- Мы совершенно явственно чувствовали два слоя отношений. Один – идеолого-политический, где они с нами не были согласны как с державой. Другой – добрососедский. Потому что хотя они писали лозунги против Брежнева, против коммунизма, но вместе с тем… Вот, скажем, даже президент Банисадр. Вечером он нас поливал по телевизору как сверхдержаву наряду с Америкой, а утром прислал письмо с просьбой продлить какой-то кредит на строительство объекта. То есть бытовая, экономическая часть у них была оторвана от идеологии. Советская идеология им была неприятна и неприемлема. А сотрудничество вполне нормально развивалось.

Против нас не было никаких эксцессов. Погибло только два наших человека, и то потому, что разбился самолет, на котором они летели в Тегеран из Мешхеда – самолет врезался в гору.

И в то же время, когда американцы сделали попытку освободить своих заложников и посадили несколько своих самолетов и вертолетов в пустыне, и ветер погнал вертолет, он задел бензобак у самолета и все загорелось. Так вот на следующий день мне один продавец на базаре и говорит: «А здорово вы сделали! Мы все знаем, что это вы ракету пустили против американцев!» То есть мы на войне идеологий могли еще и очки заработать.

Но мне кажется, что простой народ все-таки чувствовал, что мы не враги. У нас не было монополий. Мы отказались от всех своих монополий в 1918 году. Всё передали им – железную дорогу, пароходство на озере Урмия. Рыбную концессию братьев Лианозовых. Так что разница между нами и англичанами или американцами была явственная, и это, по-моему, они понимали. Но были политики, которые свои какие-то цели преследователи.

КОРР. Помните ли Вы тот день, когда из Ирана навсегда улетал шах?

- Когда улетал шах, я был в районе университета, ходил по книжным магазинам, собирал всякие листовки. В это время стали гудеть машины – это было 12 часов с минутами. Я не мог понять, почему машины стоят и гудят. Я водителю говорю – в чем дело? Он говорит – садись. Включил радио. А по радио говорят: «Шах-ин-шах в 12 часов 23 минуты поднялся в воздух». 100 вертолетов было, 6 истребителей. И большой самолет. Вот гул был такой. Но вертолеты быстро отстали. Истребители долетели до границы. А шах полетел дальше. И началось ликование народа – я такого ликования еще в Иране не видел. Люди кидались в кондитерские магазины, покупали конфеты, угощали встречных. Ребята залезали на фонарные столбы и кричали: «Шах рафт!», «Шах рафт!» И газета «Этелаат» воспользовалась случаем и выпустила фоугэладе, где было на первой полосе всего два слова: «ШАХ РАФТ!» Я не мог эту газету купить, потому что ее рвали из рук – ребятишки бегали по улицам и продавали.

Через какое-то время был вторичный сбор народа – прилетел Хомейни. Имам Хомейни, с которым 20 лет народ связывал выступления против шахского режима, конечно, был харизматической личностью. Я ходил на центральную улицу, мимо которой он проезжал. Он сидел в черной машине. Наверху сидели автоматчики, на крыльях сидели два автоматчика. Впереди шел фургон, с которого снимали кинофильм, который потом показывали по телевизору. И вот когда отказались показать этот фильм хомофарам – учащимся авиационной школы, они подали первый сигнал к восстанию, их поддержали моджахеды, федаи, и пошла революция…

Дорогие друзья, у нашего микрофона был Георгий Петрович Ежов, известный иранист, доцент Института стран Азии и Африки МГУ, в годы Исламской революции работавший экспертом по экономическим вопросам в Советском торговом представительстве в Иране. Материал подготовила Аида Соболева. Свои вопросы и комментарии оставляйте на сайте радио «Голос Исламской Республики Иран». Мы обязательно Вам ответим.